Оглавление
|
Глава 9.
М
аттерсон творил. Весь свой личный досуг он посвящал сочинению музыки. Вернувшись на родину, он не стал с первых же дней напропалую и попусту транжирить свою долю захваченного приза. Он не стал дорого одеваться, покупать особняки, выездных лошадей и дорогие коляски, а также устраивать роскошные рауты, приглашая самых титулованных и знатных вельмож, как это делал Мейкенфрут. Он не стал метаться из стороны в сторону, открывая то одно, то другое дело — покупать верфь, потом страховую компанию, — как это делал Гриффитс. Он снял скромное жилье, женился на девице из знатного, но разорившегося рода виконтов, вместе они родили двух розовощеких дочерей. А через три года от безвременно почившей тетушки он получил имение, небольшое, но довольно доходное, недалеко от города, там и прожил он некоторое время с молодой женой и малышками. Деньги тратил умеренно и с умом. Единственное, на что он не скупился — устраивал концерты: нанимал оркестры, исполнявшие музыку его сочинения. Концерты эти неизменно оканчивались провалом, но Маттерсон не унывал и продолжал сочинять снова и снова.
Посчитав, что семейный бюджет позволяет, семья снова перебралась в Плимут, в уютный особняк, оставив в усадьбе управляющего, а сами наведывались туда лишь в летние месяцы. Миссис Маттерсон имела обыкновение до обеда играть с соседками в бридж, а детей с гувернанткой на это время отправляла на прогулку в парк. Пользуясь одиночеством, Маттерсон в эти часы брался за сочинительство. Он то забирался с ногами в кресло, стучал себя по коленкам, отбивая ритм, то кидался к клавесину, несколько раз проигрывал какую-нибудь музыкальную фразу, записывал ее на нотном листе, потом рвал бумагу, бросал обрывки в корзину, звонил в колокольчик служанке и требовал себе кофе с коньяком.
— Они сочиняют, — пояснила грузная и полная пожилая горничная, впуская Мейкенфрута в дом. Вошедший застал дарование как раз в тот момент, когда он сидел с ногами в кресле и поглощал кофе с коньяком.
— Проходи, — хмуро бросил Маттерсон вошедшему.
Он поднялся в кресле во весь рост и стал с выражением декламировать стихи Мейкенфрута. За Мейкенфрутом тоже водился грешок — он сочинял стихи и даже издавал их за свой собственный счет небольшими тиражами, после чего раздаривал томики друзьям.
— Перестань паясничать, — остановил Мейкенфрут хозяина дома. — Я к тебе по делу.
Маттерсон слез с кресла и принялся нервно расшагивать по комнате из угла в угол.
— Слушаю тебя внимательно, — на ходу произнес он.
Мейкенфрут посмотрел на корзину, полную нотной бумаги и понял причину плохого настроения хозяина. Маттерсон поймал его взгляд.
— Эти кретины не понимают моей музыки! — с горечью воскликнул он. — Им подавай церковные хоралы или какую-нибудь галиматью, вроде «Боже, храни короля»...
Он осекся, посмотрел по сторонам, потом поправился:
— То есть, «Боже, храни королеву»!
— Это ничего, Гарри, ничего, — успокоил Мейкенфрут приятеля. — Послушай, а твоя музыка достойна звучать с оперных сцен Милана или Неаполя?
— Спроси лучше, достойны ли сцены Милана или Неаполя, чтобы с них звучала моя музыка'
— А что тебе мешает заняться этим?
— Ничего, кроме моей собственной лени.
— А как насчет финансовых средств?
— С этим все в порядке, мне хватает. Правда…
— Ну, ну, продолжай!
— В Англии до сих пор нет оперного театра. Хорошая музыка — удел богачей и знати, она исполняется только в салонах. А я творю для народа. Создание большого, высокохудожественного оперного театра, доставляющего радость народу — об этом мечтал еще великий Пёрселл, он считал это делом чести английской нации. Это есть и моя заветная мечта, пусть даже далекая от воплощения.
Маттерсон перевел дух, выпалив без остановки столь пространную и высокопарную тираду. Такие длинные фразы сильно напрягали и утомляли его, он произносил их в состоянии очень сильного волнения.
— А что мешает тебе осуществить эту мечту? — Мейкенфрут дождался, когда собеседник восстановит дыхание.
— Вот тут ты прав. На это у меня денег не хватит.
— Ерунда, Гарри! На это дело заработать — пара пустяков, как два пальца… испачкать джемом.
— И как же это, по-твоему? Ограбить Английский банк?
— Зачем банк? Всего лишь навсего парочку испанских галеонов.
Маттерсон улыбнулся, затем помрачнел, потом побледнел.
— Ты за этим пришел ко мне? — спросил он.
— Конечно.
— Но у меня, между прочим, жена!
— У всех жены.
— Но у меня, к тому же, и дети!
— Подумаешь? У всех дети.
— Не правда, у тебя нет ни жены, ни детей.
— Это как сказать… Короче, жене скажешь, что тебе доктор прописал морской круиз. Для снятия депрессии и нервного истощения.
— Так она мне и поверит!
— Ты трус, Гарри! Ты же в прошлом моряк! Мы же с тобой такие дела творили! Боишься за свою шкуру, сушеный краб?
— Да, боюсь. Боюсь оставить детей сиротами!
— А как же оперный театр? Потомки назовут его твоим именем, а твоя музыка станет вечной! И дети, и внуки, и правнуки будут гордиться тобой!
Маттерсон молчал минут пять. Порывался сказать что-то, открывая рот, как рыба, но тут же безмолвно выдыхал воздух. Он долго бродил взад-вперед по кабинету и, наконец, произнес:
— Хорошо, я подумаю.
— Ладно, маэстро, думай. Правда, есть еще один вариант.
— Продолжай, — оживился Маттерсон.
— Продать Посланник Небес.
Гарри уронил чашку, из которой собирался допить кофейную гущу и выругался по-матросски.
— Оскар! Я только представлю себе, как этот монолит разлетится на кучу маленьких осколков, и мне начинает казаться, что то же самое произойдет с нашими сердцами. А может, и со всем миром!
Мейкенфрут состроил скептическую гримасу и с иронией посмотрел на Гарри.
— Да, да, не смотри на меня так! — Маттерсон ковырнул носком разбитую чашку. — Когда до меня дошла очередь быть Хранителем Посланника Небес, я трясся весь год и глаз не спускал с этой проклятой шкатулки. Я мечтаю избавить себя и всех нас от несения этого креста. Я хочу, и я боюсь этого. Но страх каждый раз побеждает. Я против. Будем и дальше нести свой крест. Я уверен, что с исчезновением этого камня исчезнем мы все! Это наказание нам за нашу алчность.
Маттерсон перевел дух как после длительного и быстрого бега. Второй раз за сегодня ему пришлось произнести пространную речь.
— Нет, ты не уверен, Гарри, ты — суеверен. Думай. Ты снимешь с себя ношу, и построишь оперный театр. Или — в море, за добычей. Другой альтернативы нет. Камень сейчас у Гриффитса. Через пару недель он передаст его Эмили. Я хочу до этого момента собраться всем вместе и решить дальнейшую судьбу алмаза.
Мейкенфрут ушел, оставив Маттерсона в полном недоумении. Маттерсон посмотрел еще раз на осколки чашки, позвал горничную убраться и потребовал себе кофе с двойным коньяком.
«Пускай, — думал Мейкенфрут, шагая по глухой окраине Плимута. — Пускай переварит то, что я ему сказал, и он согласится!»
Колледж находился в густом сосновом бору. Время было около четырех пополудни. Солнце едва клонилось к закату, погода стояла прекрасная, поэтому Мейкенфрут не стал нанимать экипаж и решил, что милю-полторы вполне может пройти пешком
— Как я могу увидеть мистера Джеймса Уолтерса? — спросил Мейкенфрут у сторожа.
— Он на спортивной площадке, милорд, играет со студентами в боулз. Вы его там найдете, если поспешите.
Это был колледж, где обучались будущие шкиперы. Уолтерс преподавал здесь навигацию. Студенты уважали его и как учителя, и еще за то, что не было лучшего игрока в боулз во всей округе. А еще в кулачном бою, который с недавних пор стал называться боксом, никто не мог продержаться против него более четырех раундов. Когда Уолтерс сходился с кем-нибудь в боксерском поединке, он снимал рубаху и демонстрировал всем, свою истатуированную спину, которая внушала уважение и зрителям, и противнику.
«Этого уломать будет трудно, — думал Мейкенфрут. — Он доволен своей размеренной жизнью, его все устраивает, и вряд ли он хочет чего-либо большего». Уолтерс покинул поле и вышел навстречу гостю, обтирая полотенцем потное тело.
— Какой ветер занес тебя ко мне, Мейк?
— Ветер дальних странствий.
— В каком смысле?
— В самом прямом, Джеймс. Не пора ли тряхнуть стариной и отправиться в небольшое морское путешествие?
— Это уже не для меня, Мейк. Старые кости требуют покоя.
Мейкенфрут оглядел его мощную фигуру — сплошные мускулы. Но небольшой животик наметился и довольно явно.
— Ты еще молод, Уолтерс. Но здесь ты точно зачахнешь! Ведь ты не можешь прожить без морского ветра как цветок без воды, Уолтерс! А сидишь в этом захолустье и отращиваешь живот.
— Чепуха, Оскар. В нашем возрасте это вполне допустимо. А обучать этих салаг науке, готовить из них настоящих моряков мне даже нравиться.
— Но почему в этой дыре? Разве ты не хочешь перебраться в Кембридж или Оксфорд? Или преподавать в Королевской Военно-морской Академии?
— Для этого совсем не нужно быть пиратом, скорее даже наоборот. А авантюризм и в самом деле — удел молодых.
— А деньги тебе нужны?
— Их есть у меня, как поется в одной старинной английской песне. Мейк, я полностью доволен жизнью. И Джулия — тоже. У нас чудесное гнездышко. Пойдешь к нам обедать? Жена будет рада увидеть тебя.
— Нет, спасибо, Джеймс, в другой раз. Я сыт и сегодня у меня еще много дел. Да, как ты считаешь, не пора ли нам избавиться от Посланника Небес?
— В каком смысле избавиться, — не понял Уолтерс.
— Ну, распилить и продать. Как мы и собирались.
— Ты шутишь? Мы же договорились, только в случае крайней нужды. Ты разве испытываешь нужду? Мейк, это наш талисман и хранитель. Его нельзя продавать, ему будут служить наши внуки. У тебя что, проблемы?
— Нет, нет, с чего ты взял. Это я просто, к слову. До свидания, привет Джулии!
— Спасибо.
— А алмаз сейчас у Гриффитса, он будет хранить его еще две недели, а потом передаст Эмили.
— Я знаю. Это что, тоже к слову?
— Вроде того. Пока!
Друзья распрощались, и Мейкенфрут направился к Оуэн. Вот теперь он почувствовал, что ноги его порядком устали и неплохо бы взять экипаж. Но где его найдешь в этом захолустье? Пришлось тащиться к мисс Уордли пешком.
Оуэн жила одна в небольшом особняке почти в самом центре Плимута. Жила очень экономно, она даже не держала никакой прислуги. Без малого восемь лет назад, когда она вернулась из того самого морского круиза весьма завидной невестой с неплохим приданым, ей уже расхотелось становиться миссис Гриффитс — все равно этот паршивец от нее нос воротит. Она станет настоящей леди — герцогиней или, по крайней мере, уж графиней, не меньше. Но охмурить настоящего лорда или герцога не так-то легко. В Лондоне (а где еще ловить герцога, не в Плимуте же!) она тут же попала в лапы аферистов-альфонсов, которые, выдавая себя за знатных особ, чередой, один за другим вытянули из нее практически все денежки. Опасаясь, что скоро останется без единого пенса, Оуэн оставила мечту стать леди — и даже виконтессой — и вернулась в Плимут. Она купила этот скромный особнячок и зажила в одиночестве, экономя каждый пенни и надеясь, что последний свой час встретит не в ночлежке для бездомных. В двадцать девять лет шансов остаться старой девой слишком много, и с каждым годом их будет прибавляться все больше.
«Эту уговорить будет нетрудно» — думал Мейкенфрут, стуча молоточком в дубовую дверь, Уже наступали сумерки, по улице брели два фонарщика, зажигая по обеим ее сторонам масляные фонари.
Оуэн открыла парадную дверь. Она почти не удивилась столь позднему визиту джентльмена. Мейкенфрут прошагал в гостиную, сел в кресло и закурил сигару. Он вообще-то не курил, но, увидев на тумбочке сигары, которые Оуэн держала для дорогих гостей, взял одну и прикурил от свечи. Хозяйка метнула на него сердитый взгляд: в разряд дорогих гостей попадали только потенциальные женихи.
— Оуэн, я пришел сделать тебе предложение, — после небольшой паузы сказал Мейкенфрут, роняя пепел на панталоны.
— Как, — удивилась Оуэн. — Ты?
Что ж, может, и не зря пропала сигара.
— Да, я!
— Но, ведь, ты знаешь, я люблю другого, — она решила пококетничать, нельзя же прямо сразу соглашаться, это ведь неприлично.
— Ты не поняла меня. Я хочу предложить тебе деньги.
— Мейкенфрут, ты нахал! За кого ты меня принимаешь? Я не стану продавать себя!
— Молчи, глупая женщина, молчи! Ты нужна мне как компаньон в одной небольшой операции.
— А, понятно, — разочарованно протянула Оуэн. — Так бы сразу и сказал. А то вечно говоришь загадкам? И в чем будут заключаться мои обязанности?
— В малом. Мы хотим пригласить тебя в морское путешествие.
— За сокровищами? — у женщины загорелись глаза.
— Да.
— А кто «мы»?
— Пока что я и Винсент.
— Я подумаю, — на самом деле она уже была согласна без раздумий.
— Но для этого потребуется сделать финансовые вложения.
Энтузиазм Оуэн сразу же пропал.
— Но у меня…
— Есть, есть. Точнее — будут. Деньги у тебя будут. Я хочу предложить продать Посланника.
— Слава Богу, наконец-то мы отделаемся от обязанности целый год, храня его, дрожать от страха!
— Что ж, хорошо. Ну, а как насчет морского путешествия?
— Я же сказала: подумаю!
— Ну, думай, думай. Я тебе дело предлагаю. Постелью-то много не заработаешь...
— Идиот! Как ты смеешь со мной так разговаривать?!
— Ну хорошо, моя кошечка, больше не буду.
— Я тебе не кошечка! Какая наглость! Честную женщину так оскорблять!
— Ладно, все! Прости и не грусти. Спокойной ночи! Я думаю, на следующей неделе мы соберемся все вместе. Посланник сейчас у Гриффитса.
— Я знаю. Я его сама год назад передала ему, тем самым облегчив свою душу… Ты не представляешь, скольких сил мне стоило удержаться, чтобы не продать его самой!
По взгляду Мейкенфрута Оуэн поняла, что сказала лишнее и тут же поправилась:
— То есть, найти покупателя. А вопрос о продаже, конечно же, обсудить на общем собрании. А выручку разделить между всеми, нечего на меня так смотреть!
— До того, как Гриффитс передаст алмаз Эмили, — продолжал Мейкенфрут, как бы не слушая ее, — мы должны решить, что с ним делать дальше.
— А что тут решать-то?! Конечно — продать. Целиком. Королеве. А деньги — поделить.
— Умница. Именно это я и хочу предложить сделать.
— А потом мы снова поплывем на пиратском корабле? Как будто бы в морской круиз?
— Да. Только пойдем, а не поплывем.
Выйдя из дома мисс Уордли, Мейкенфрут нанял экипаж и поехал к Гриффитсу. Тот был уже на взводе. Ополовиненная бутылка бренди стояла перед ним на просторном письменном столе. Он предложил Мейкенфруту выпить, но тот отказался от бренди, однако намекнул, что был бы не прочь чем-нибудь немножечко подкрепиться, поскольку и в самом деле был сильно голоден. Гриффитс позвал Бетти и попросил принести холодной телятины и хлеба.
— Вам накрыть в столовой? — уточнила горничная.
Она опасливо покосилась на Мейкенфрута, ожидая от него очередной фривольной выходки. Но тот, на сей раз, был достаточно сдержан, очевидно, за этот напряженный день очень устал.
— Не трудись, милая, неси все сюда. Если не затруднит, захвати бутылочку хереса.
Мейкенфрут знал, что его друг не любитель церемоний и всяких правил этикета, он редко пользуется большинством помещений своего жилища, а пищу предпочитает принимать в своем уютном рабочем кабинете. Пока горничная выполняла поручение, Гриффитс набил табаком свою любимую трубку, которая помнила еще шторма и морской соленый ветер, и принялся ее раскуривать.
— Какие неприятности? — спросил он, зажав в руке чубук и направляя губами к потолку струю густого дыма.
— Mundus universus exercet histrioniam.
— А на родном языке?
— Весь мир занимается лицедейством. Короче, всё чертовски плохо.
— Никто не хочет продавать алмаз?
— Мнения разделились. Похоже, будет пятьдесят на пятьдесят. Ты был у Эмили?
Воспоминание о визите к сестре в первую очередь пробудило в душе Гриффитса мучительные подозрения: правду ли сказала Эмили о том, что Мейкенфрут и Мэри — любовники. На какое-то время он задумался. Надо бы понаблюдать за Оскаром, возможно, он чем-нибудь выдаст себя. Его уже потихоньку начинала одолевать ревность. Если это правда, то Мейкенфрут лукавый обманщик.
— Что ты сказал? — рассеянно переспросил он.
— Я спросил: ты разговаривал с Эмили?
Гриффитс опять помялся, размышляя, говорить о визите к сестре или не говорить. Затянувшуюся паузу прервала Бетти, она принесла еду. Мейкенфрут откупорил бутылку и наполнил хересом свой бокал. Он не любил крепкие напитки, предпочитая им хорошее вино. Зная пристрастия друга, Гриффитс постоянно держал в запасе бутылку-другую хереса или мадеры. Гриффитс налил себе бренди. Друзья выпили, и Гриффитс принялся нарезать мясо длинным пиратским кинжалом.
— Ты бы еще саблю взял, — съехидничал Мейкенфрут.
А когда шаги Бетти смолкли за дверью на лестнице, повторил свой вопрос еще раз:
— Так ты был у Эмили?
Гриффитс решил сказать правду.
— Да, был. Она категорически против продажи Посланника. И против затеи с пиратской вылазкой тоже. Она вообще предлагает подарить алмаз королеве безвозмездно, то есть даром. Якобы так завещал человек, который его нашел.
— Чокнутая баба! Ладно, я сам заскочу к ней завтра, — сказал Мейкенфрут. — Боюсь, ее голос будет решающим, постараюсь ее уломать. Если она не захочет распиливать камень, пусть тогда поможет достать нам корабль, она же влиятельная дама. А мы через полгода привезем столько золота, что сможем купить десяток таких камней, как Посланник Небес.
— А Мэри что думает по этому поводу? — спросил, наконец, Гриффитс.
— Мэри? Пока не знаю, я к ней не заезжал.
— Почему?
— Долго уж очень к ней добираться. Дорога три часа в один конец занимает — считай, весь день потерян! А у меня другие все дела. Приемы, рауты. Хотел навестить ее в прошедшее воскресенье, но пришлось тащиться в Дорсетшир на званый вечер к барону Готсфилду.
— И когда ты с ней виделся в последний раз?
— Почти месяц назад, когда мы все вместе собирались у тебя. Ты разве забыл? Мы же устраивали вечеринку. Не помню, по какому поводу.
— По поводу моего дня рождения. И что, с тех пор ты с Мэри ни разу не встречался?
— Конечно, нет.
— Так поехали к ней завтра вместе. Переночуешь у меня, а прямо с утра и поедем.
— Завтра? — помялся Мейкенфрут. — Что ж, давай завтра. Кстати, как твои успехи в деле ухаживания за этой красавицей?
— Да никак. Она шарахается от меня как черт от ладана. Ладно, если бы у нее был другой ухажер! А то ведь и замуж давно пора. Чем я ее не устраиваю? Никак в толк не возьму.
— Может быть, и есть другой ухажер… — вполголоса произнес Мейкенфрут.
— Что-что?
— Я говорю, ухажеров тьма, да вот только девицы нонче уж слишком разборчивые пошли. И наша милая Оуэн яркий тому пример — дофардыбачилась, так старой девой и останется…
— Там совсем другое.
— Возможно… |